Роман Литван. Прекрасный миг вечности
Том 2
(Роман. М., 2004)
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
Валя вприпрыжку обогнала их, повернулась к ним лицом, они шли, а она смеялась и прыгала перед ними.
Неужели ты так рада, Смех Один?
Это самый счастливый день в моей жизни.
Да ну уж?
Да, да.
Удивительно, Женя тоже рассмеялся, а для меня это как-то... не трагедия, но... мне жалко...
Если для себя не можешь, то хоть ради меня... Ты ж все равно давно хотел уйти.
Одно дело говорить, а другое дело сделать.
А я так и не поняла, как ты не чувствуешь, что это вульгарно... невозвышенно... грубо это!..
Не знаю. Вот если к нам шпана привяжется, благодаря чему я смогу защитить нас?
А мы убежим. Зачем драться? На любую силу всегда найдется большая сила. Так что твои приемы могут оказаться бесполезными.
Юра смотрел на них и завидовал. К Вале он был равнодушен, но ему становилось грустно, когда он видел, как она и Женя вдвоем и какая близость между ними.
Пока она еще найдется, а ответить за себя надо уметь, серьезно сказал Женя.
В городском первенстве по боксу он занял второе место и к великому сожалению тренера перешел в легкую атлетику. Он пробовал сто метров, ядро и прыжки в длину. Казалось, он может все, но он окончательно решил не посвящать свою жизнь целиком спорту. Славец, Денис, Бобер и Длинный ходили на «Сталинец», и он ходил вместе с ними. Бобер поступил в только что образованную секцию ручного мяча. Длинный тоже бросил бокс, потому что он там не был первым. Он спрашивал с затаенной усмешкой: «Курящий стайер бывает?» И только один Денис заслуживал восхищения: он продолжал стоять на воротах.
Я буду ходить болеть за тебя, сказала Валя. Ведь это тебе приятно?
А ни на один мой бой не пришла.
Да я просто боялась!..
Он втайне был доволен, что она не видела его на ринге, особенно две последние встречи на городском чемпионате были малоприглядны. Наверное, ее присутствие среди зрителей стеснило бы его.
Щегол, помнишь, Восьмерка об одном дядьке, что ли, своем говорил, что он утром как встанет, оденется, так и идет из дома. Не причешется. В зеркало не смотрится... Ты в зеркало смотришься?
А что?
Смотришься?
Ну, смотрюсь.
На что ты смотришь?
А ты на что смотришь? Юра рассмеялся, не чувствуя неловкости и не думая обижаться.
Я на свою рожу смотрю. Волосы приглаживаю.
Ну, и что? Я то же самое.
Сколько раз в месяц?
Иди ты!..
Он и так красивый, сказала Валя.
Кончай. Я же знаю, что ты ломаешься.
Не груби.
Женя отвернулся от нее.
Я не от мира сего, сказал Юра.
Вот и я о том говорю.
А я не хочу быть как все.
Он поэт.
Валя, перестань. Ты ее не слушай, она чудит.
Я действительно поэт.
Ну, и черт с тобой!.. С вами терпение надо иметь ангельское... Вот ты с девчонкой хочешь дружить или нет? Ну?..
А мне не надо!..
Нехорошо упрямым быть. Это хуже тупости.
Какой ты сегодня раздраженный, сказала Валя.
Я спокойный... Ладно. Всё!.. Умный поймешь; а не хочешь так хоть сто раз повтори...
И бокс, и... неужели меня это тоже давит? подумал Женя.
В десятом классе он ушел с должности секретаря комитета комсомола. Директор и секретарь партбюро не скрывали разочарования; но он же не мог оставаться у них в этом качестве навечно. Его избрали членом комитета комсомола, чтобы новый секретарь комитета мог опереться на его опыт.
Вон идет Зина, сказал Щеглов. Ты не помнишь Алика? Он повесился. Она его невеста. Была...
Сам взял и повесился? спросила Валя. Почему?
Разочарование в жизни. Смысла жизни не нашел. Вам этого не понять.
Какая самонадеянность. Валя покачала головой. Она беременна.
Они замолчали.
Зина поравнялась с ними и поздоровалась с Юрой. Он ей ответил.
Замуж вышла, сказал он через минуту. Он в гробу лежит, а она замуж вышла!.. Помнит меня. Здоровается!..
А может, она не была невестой?
Ну, да? А то я не знаю... Знаете, какой он был человек!.. Мы дружили...
Ну, и что? возразила Валя. Если один дурак вешается, почему другие все должны повеситься?
Сама ты!.. Да он, если хочешь знать, умнее тебя был в тысячу раз!.. «Дурак»...
В жизни столько всего хорошего, сказала Валя.
Говорю, тебе этого не понять.
Мрачный ты... ипохондрик. Женя прав, надо чаще смотреться в зеркало.
Ну, вы хороши. Юра усмехнулся. Два сапога пара. Недаром вас тянет друг к другу.
Ну, как? весело крикнул Батя. Он вместе с Геной и Леней шел им навстречу. Как жизнь, пацаны? Гоголевские притихли? Хвост не поднимают?.. Спектакли играете?..
Говорили, что он снимается в небольшой роли в кино. Про Леню рассказывали, что у него золотые руки, его ценили на заводе и добились отсрочки ему от армии.
Батя улыбался весело и открыто. Гена смотрел исподлобья, под шишковатым высоким лбом спрятаны были в глубоких впадинах глаза, он тоже улыбался но вид у него был угрюмый. У Лени улыбка была тихая и грустная, он смотрел смущенно, словно чувствуя себя неловко, Женю удивило, что несмотря на то, что они младше него, он смущается в их присутствии; говорили, что он не перестал тосковать по Семену.
Перебросились несколькими фразами и разошлись. Женя уловил внимательный взгляд взрослых, направленный на него и на Валю.
Щеглов стал рассказывать, как его забрали в милицию с первым томом Гончарова.
Он в воскресенье, выкупив том, остановился на Кузнецком мосту в толпе книгоманов и спекулянтов, книга засунута была за отворот пальто. К нему подошел человек в штатском и потребовал, чтобы он ушел. Юра резко ответил человеку, его возмутил строгий тон, тот позвал милиционера, и вдвоем они отвели его в милицию.
Ты знаешь, какая там толкучка... миллион человек. А он ко мне придрался. Я говорю, почему я не имею права стоять, где хочу? «Если ты через минуту не уйдешь, говорит, я тебе покажу». Я нарочно остался. Тоже гусь! Я не продавал, не покупал просто стоял... Чего, в самом деле!.. «Я, говорит, видел тебя, в прошлое воскресенье ты продал книгу». Представляешь!.. Я как услышал, видел тебя!.. у меня прямо здесь что-то повернулось. Терпеть не могу, когда так врут в наглую. Я вообще ни одной книги не продал, не занимаюсь этим. А в прошлое воскресенье меня там не было, мы ходили во ВГИК на день открытых дверей с Катиным, Любимом и Восьмеркой. Вот гад!.. Они меня до вечера держали. Я им адрес свой не назвал, пусть выкусят, собаки!..
Зачем ты связался?
Заело меня!.. Видел... А тебя, Титов, не заело бы?
Я бы ушел. Раз человек просит, почему не уйти? Чудак ты. Ищешь приключений на свою... шею.
Ты трус, Титов... Все вы трусы, как до дела дойдет. И Длинный, великий наш атаман. А о Клепе, Слоне, Валюне всей этой шушере говорить нечего.
Женя, спрятав усмешку, спросил:
Помнишь, Славца забрали в милицию?
Еще бы. Это-то меня...
Ну, и чего он добился? Можно было спокойно им ответить, и они бы отстали.
Это-то меня и заело. Ненавижу этот подлый прием!.. Я тебя видел... Тьфу!..
Ты знаешь какой... ты гонористый слишком.
Какой, какой?
С гонором большим. Ни к чему.
Вот первый раз слышу. Юра рассмеялся.
Надо быть проще. Уважать других, и тебя будут уважать.
Валя шла между ними и то ли слушала их разговор, то ли думала о чем-то своем.
Они мне разрешили позвонить. Я тетке позвонил, у нее телефон есть. Они хотели номер угадать по тому, как я диск кручу. Но не угадали. А я им адрес не назвал... Он мне еще говорит, что я книгу в открытую нес, незавернутую. А я говорю, что я виноват, что в магазине бумаги нет, не дают?.. Что я, говорю, дурак, только что купил и тут же продавать понесу? Да и потом, Гончаров на любителя, не так уж нарасхват. Не то что Гюго... А наша Лариса вот дура! кстати, когда я день пропустил, на Гюго подписывался, она мне целый выговор залепила!.. А когда на Гончарова и Тургенева отпрашивался, довольная была.
А на Гюго выговор? спросила Валя.
Да. Представляешь? Зарубежное под запретом. Табу. В прошлом году такая же история с Эренбургом и с Гоголем была.
И Гоголь под запретом?
Да ты что!.. Наоборот... Лариса наша уникум. У нее если черное значит, черное. А белое белое. Футуризм плохо а Маяковский величайший поэт эпохи, значит, футуризм к Маяковскому не имеет никакого отношения. Про то, что он в желтой кофте ходил и рояль на сцене подвешивал, она и слышать не хочет, глаза зажмуривает и руками машет... Попробуй с ней поспорить двойку поставит.
Это точно. У Ларисы не поспоришь, с улыбкой заметил Женя. Она ему два балла вкатила в восьмом классе, когда он заявил, что Ноздрев социализм бы стал строить.
Помнишь? радостно спросил Юра.
Женя кивнул, и они дружно засмеялись. Валя весело посмотрела на одного и на другого.
А почему ты так сказал?
А так. Она пристала. Строил бы, по-вашему? строил бы?.. Еще как бы строил! Что? нет, скажешь?.. если бы жил сейчас?
И двойку поставила? Она у вас дура.
Она тиран. Мы ее боимся хуже черта!..
Один парень в классе Бондарев отмочил, сказал Женя. По «Молодой гвардии» его вызвали... та же Лариса. А он не читал. И лепит стандартную фразу: Валя Борц перенесла все ужасы гитлеровского застенка.
Похоже на анекдот, сквозь смех сказала Валя. Словно блестящие искорки вылетали у нее из глаз. Близким и родным показались Жене ее неброские, однотонные чулки и пальто, такие же скромные, как и прическа, ему приятно было смотреть на нее.
Точь-в-точь так было. Ни капли не выдумываю.
Я думал, ее кондрашка хватит. Юра не смог удержаться от смеха, потом лицо его сделалось суровым. Гад!.. С-собака!..
У него с ним особые счеты, пояснил Женя Вале. Ты с ним на самом деле больше не увидишься.
Слава Богу, он исчез из класса. Он и Мося.
Квартиру сменили.
Пускай провалятся!..
Они дошли до Открытой улицы, голое размокшее поле лежало перед ними до самой окружной железной дороги, вдалеке справа был виден мост, по которому переезжал малюсенький трамвай, и посередине Открытого шоссе огромными двумя холмами залегла Черкизовская свалка.
Повернули обратно.
А правда, надо быть проще, сказала Валя.
Женя посмотрел на нее и улыбнулся.
________________________________________________________
© Роман Литван 1989―2001 и 2004
Разрешена перепечатка текстов для некоммерческих целей
и с обязательной ссылкой на автора.